Наказание по Евангелию

Реальная история, рассказанная Леонидом

Вторую порку я видел в этом приходе в марте 1996 года.

Дети приходских активистов постоянно находились при матерях, и кормили их в храме. Ну, дети есть дети. Разумеется, они бегали, баловались во время длинных служб во дворе, да и в самой церкви. Жгли свечки, шумели. Так было всегда, но в этот раз преподаватели воскресной школы почему-то ополчились на них. И вот, в первую среду Великого поста состоялся педсовет с участием настоятеля, и все преподаватели и родители попросили настоятеля наказать их детей. Порка была назначена на воскресенье.

Обычно в первое воскресенье поста причащается много народу, отчего обедня заканчивается позднее. Я осенью 1995 года совершил паломничество в Израиль, и теперь раздавал многим своим приходским знакомым фотографии святых мест. Учительница воскресной школы, которой я принес много отпечатанных по ее заказу снимков, попросила меня остаться и подписать каждый. Я пошел подписывать фото в помещение, где обычно проводились занятия кружка церковного пения.

Сижу, значит, и пишу пространно, как просили, что снимал, что замечательного в этом месте. А в комнате, между тем, уже собрались настоятель, учителя, родители детей. Одна мамаша, хоть она в храме и не работала, привела своего одиннадцатилетнего сына на порку. Мол, тоже баловался во время службы, посеките, батюшка.

Наконец, дежурный сторож привел детей: трех девочек, четырнадцати, одиннадцати и девяти лет, и невысокого десятилетнего мальчика. Стали все их ругать. Скопом. Шум такой, что ничего не понять. Настоятель, подняв руку, крикнул: “Тихо!”. Угомонились, и он стал отчитывать ребятишек. Перечислил все их провинности против церковного благочиния, против родителей. И объявил, что накажет их по Евангелию. Кто-то из детей спокойно выслушал приговор, а мальчик, приведенный на порку мамашей, заранее начал плакать. Настоятель тем временем велел им снимать штаны. Дети, переглядываясь, медлили. Тогда священник распорядился, чтобы матери подготовили своих чад к порке.

Ну, некоторые сами штаны сняли, другим матери помогли спустить. Скоро все оказались и без трусиков. Детей положили поперек широкой скамьи, выставленной заранее на середину комнаты, рядком, прямо зад к заду. Матери их встали с другой стороны и, кто взял свое чадо за руки, кто сверху придавил руками туловище к скамье.

А настоятель снял с себя тяжелый кожаный ремень, не узкий и не широкий, сложил его вдвое, и стал прохаживаться по детским задам. Хлестнет по одному задику пять раз изо всех сил, потом подвинется и давай следующую попу обрабатывать. Ряд пройдет, повернется и давай снова: кого только что лупил, тому снова пяток влепит, и идет назад. Ясное дело, дети принялись истошно визжать, все громче и громче, а потом заревели дружно. Кого лупят, тот орет вовсю, чья была очередь только что - громко плачет, а ожидающие своей порции умоляют о пощаде. Вертятся, конечно, как могут, брыкаются, ногами болтают, головами мотают.

Шлепки ремня по телу были довольно звучными и сочными. На коже оставались отчетливые светло-красные полосы, которые потом темнели.

Пять раз настоятель прошелся, но сколько в точности каждому досталось, не знаю. Никто не считал. Дети орали дико под конец. Напоследок каждый получил удар пряжкой. Рев стоял уже неописуемый.

Порка закончилась, матери отпустили детей, те вскочили и давай тереть наказанное место. Кто сам поспешил одеться, кому помогли. Потом детей повели умываться.

После этого наказания ребятишки притихли на какое-то время. Длинные великопостные службы проходили спокойно. Но осенью дети снова вовсю резвились в церковном дворе. Я слышал, их потом опять пороли, но уже не при мне.

Была одна женщина-продавщица, приходившая в храм со своим семилетним сыном. Она перед службой срезала две-три розги и клала их у входа в церковь на скамейку. Если мальчик плохо себя вел на службе - бегал с места на место, шумел или играл машинками, пронесенными в рукаве, она вытаскивала его за руку из храма и стегала розгами на улице, не снимая штанов. Несколько раз я слышал его истошный визг за дверью.

Рассказывали, что настоятель лупил пряжкой свою трехлетнюю дочь, и не один раз. Его семья всегда была за строгое воспитание детей. Когда его старшая дочь упала и разбила нос в кровь, мать ей запретила плакать под угрозой чувствительного наказания, а отец пообещал выпороть дома за неосторожные прыжки. Девочка сразу притихла. Все говорили, что настоятель здорово лупит своих детей, да и жена его любит наказывать.

Чаще всего доставалось мальчикам-алтарникам. Их было семеро: четыре школьника от шестого класса и старше, два студента и один еще работал столяром. Настоятель ставил их на поклоны, накладывал дополнительный пост. Случались и телесные наказания. Их обычно устраивали по субботам после всенощной, либо в воскресенье, после вечернего чаепития. Порол настоятель сам, ремнем или розгами, по своему желанию. Иногда поручал наказание матерям мальчишек, если матери тоже работали в храме.

Летом всем приходом мы ездили по монастырям, купались в источниках и речках. Я видел у некоторых юных алтарников следы порки на бедрах и ягодицах (в источники по уставу погружаются голышом).

Нередко секли и певчих. Девушку с длинной косой еще дважды наказывали розгами за систематические опоздания, но я этого уже не видел. Публичные порки вообще случались крайне редко и только за такие провинности, которые затрагивали весь актив поголовно. А обычно секли провинившегося с глазу на глаз один, два или три активиста одного с ним пола. Женщин чаще всего наказывала повариха Улита, здоровенная, необычайно полная баба лет пятидесяти пяти, другая повариха или жилистая учительница воскресной школы. Любила пороть и жена священника. А парней сек сам настоятель либо церковные сторожа. Бомжей всегда пороли сторожа.

Однажды регента застали с пареньком из церковного хора, который за ней ухаживал. Они целовались в звоннице. Бедным влюбленным за это влепили по двадцать горячих. Наде всыпали розог, а паренька отхлестали плетью.

А регент тоже наказывала певчих. Нередко на спевках она их шлепала по заднице, если они фальшивили. Или таскала за ухо. Или дергала за косу. Иногда снимала с себя туфлю и давала ею пять-шесть крепких шлепков.

Всегда наказывали продавцов духовной литературы за недостачу. Если у них крали книги с лотков, а такое случалось изредка, или они теряли деньги, их ждала порка. Недостача не взыскивалась материально, расплачивались задами. Однажды я стал невольной причиной порки одной из женщин. Подошел к лотку, разговорился. Пока мы болтали, у нее утащили книгу. Бедную продавщицу наказали розгами. Дали столько горячих, сколько тысяч рублей стоила книга (это было до деноминации).

Еще два раза, кроме уже описанного мной случая, секли бухгалтершу. Однажды у нее в ксероксе застряла бумага. Она открыла, стала тянуть лист, и при этом обломились зубчики на нескольких шестеренках. Она очень испугалась, не знала, как сказать об этом старосте. В следующее за этим происшествием воскресенье ей дали двадцать пять розог в канцелярии. Ее всегда наказывала жена священника.

А в другой раз бухгалтерше досталось из-за меня. Она очень симпатичная, пухленькая, и я за ней одно время ухаживал, хотел жениться. Но не вышло: очень уж привязана она была к настоятелю. Так вот, нас как-то поймали в канцелярии, когда мы обнимались: настоятель неожиданно вошел. Меня он крепко выругал, а она в ближайшее воскресенье получила десяток плетей.

Наказывали, как правило, в келье настоятеля на колокольне, а когда храм отстроился – на кухне, в певчем классе воскресной школы, или в канцелярии.

О технике порки рассказывали примерно одно и то же. Здесь вряд ли можно придумать что-то принципиально новое. Настоятель приказывал провинившемуся подойти после службы к тому, кто должен был его наказать. В комнате обычно все было подготовлено заранее.

Пороли, положив ничком на скамью и привязав к ней. Несколько раз наказывали, разложив и привязав к наклоненной лестнице, но скамья пользовалась большей популярностью.

Секли чаще всего розгами. Ремень применяли только для детей или им пользовался настоятель. Плетью пороли за серьезные провинности, и только по решению настоятеля. Детей иногда наказывали мокрой веревкой.

Розги заготавливали заранее. Срезали у ручья длинные ивовые прутья, вымачивали в соленом растворе. Плеть размачивали там же.

За сопротивление полагалось дополнительное наказание. Говорят, никто не сопротивлялся, но исполнители всегда помогали наказуемому обнажить задницу и лечь. После порки мазали наказанное место маслом из лампадки, а если было сильно повреждена кожа - йодом.

Пороли по-настоящему больно, нередко в кровь. Но все это терпели. Некоторые даже говорили, что порка им необходима. Сложившийся костяк актива воспринимал телесные наказания, как должное, неизбывный атрибут монастырской дисциплины - за пять лет шестеро из них приняли монашество. Но наказывали в этом приходе только своих и поселившихся у них бомжей (настоятель любил привечать бомжей и беспаспортных странников). Они говорили, что это может понять только воцерковленный человек, у которого есть опытный духовный руководитель.